Согласно Конституции Российской Федерации право частной собственности охраняется законом (статья 35, часть 1); каждый вправе иметь имущество в собственности, владеть, пользоваться и распоряжаться им как единолично, так и совместно с другими лицами (статья 35, часть 2), а также использовать его для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (статья 34, часть 1). Интересами защиты конституционного права собственности, которое, как и все другие непосредственно действующие права и свободы человека и гражданина, определяет смысл, содержание и применение законов, деятельность органов публичной власти и обеспечивается правосудием ( Конституции Российской Федерации), обусловливается необходимость эффективных мер публично-правовой, в том числе уголовной, ответственности за его нарушение.

Установление таких мер, направленных на защиту собственности от преступных посягательств, Конституция Российской Федерации возлагает на федерального законодателя, предоставляя ему достаточно широкую свободу усмотрения, но одновременно обязывая его руководствоваться имеющими универсальное значение и по своей сути относящимися к основам конституционного правопорядка общими принципами юридической ответственности, включая принципы юридического равенства и правовой определенности, а также принцип nullum crimen, nulla poena sine lege (нет преступления, нет наказания без указания на то в законе), которые получили конкретизацию в статьях 19 (часть 1) и 54 (часть 2) Конституции Российской Федерации.

Реализация названных общеправовых принципов в сфере уголовно-правового регулирования предполагает, с одной стороны, использование средств уголовного закона для защиты граждан, их прав, свобод и законных интересов от преступных посягательств, а с другой - недопущение избыточного ограничения прав и свобод других лиц при применении мер уголовно-правового принуждения. Соответственно, федеральный законодатель, призванный действовать в общих интересах, обязан обеспечить на основе этих принципов, выступающих конституционным критерием оценки законодательного регулирования прав и свобод человека и гражданина, дифференциацию предусматриваемых им мер уголовно-правовой ответственности, отвечающую требованиям справедливости, разумности и соразмерности (пропорциональности).

Как установление уголовно-правовых запретов и наказания за их нарушение, соразмерного защищаемым уголовным законом ценностям, так и принятие законодательных норм, устраняющих преступность и наказуемость деяний и смягчающих ответственность, должны предопределяться конституционными основами демократического правового государства, включая приоритет и непосредственное действие Конституции Российской Федерации, государственную защиту прав и свобод человека и гражданина, соблюдение конституционных гарантий прав личности, справедливость и равенство, запрет произвола со стороны органов государственной власти и должностных лиц, реализующих уголовно-правовые предписания, в том числе судей (статья 1, часть 1 ; ; статья 4, часть 2 ; статьи 10 , и ; статья 55, часть 3 , Конституции Российской Федерации); в случаях, когда предусматриваемые уголовным законом меры перестают соответствовать социальным реалиям, приводя к ослаблению защиты конституционно значимых ценностей или, напротив, к избыточному применению государственного принуждения, федеральный законодатель обязан привести уголовно-правовые предписания в соответствие с новыми социальными реалиями, соблюдая при этом конституционные принципы равенства и справедливости и обеспечивая баланс конституционно значимых целей и ценностей.

По смыслу приведенной правовой позиции, изложенной Конституционным Судом Российской Федерации в Постановлении от 20 апреля 2006 года N 4-П, федеральный законодатель, внося изменения в регулирование мер уголовно-правовой защиты права собственности, должен исходить из требования адекватности порождаемых ими последствий тому вреду, который причинен в результате правонарушения, что не исключает конституционно оправданную целесообразность при конструировании новых составов преступлений, а также основываться на учете фактического состояния общественных отношений в конкретно-исторических условиях, предопределяющих необходимость повышенной защиты тех или иных прав и законных интересов граждан, обеспечивая при этом соразмерность уголовной ответственности защищаемым уголовным законом ценностям при соблюдении конституционных принципов равенства и справедливости.

3. Реализуя предоставленные ему статьями 71 (пункты "в" , "о") и 76 (часть 1) Конституции Российской Федерации полномочия в сфере защиты права собственности и связанных с ним отношений по владению, пользованию и распоряжению имуществом от преступных посягательств, федеральный законодатель отнес к преступлениям, объектом уголовно-правовой охраны от которых выступает собственность, мошенничество, т.е. хищение чужого имущества или приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием ( УК Российской Федерации).

Специальным признаком, закрепленным в диспозиции части первой статьи 159.4 УК Российской Федерации и потому предназначенным для отграничения данного преступления от иных перечисленных в главе 21 данного Кодекса видов мошенничества, является указание на его сопряженность с преднамеренным неисполнением договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности. Однако заключение договора в качестве одного из способов (средств) обмана или злоупотребления доверием для завладения имуществом или приобретения права на него возможно и со стороны лиц, не занятых предпринимательской деятельностью. Как неоднократно отмечал Конституционный Суд Российской Федерации, привлечение к уголовной ответственности за мошенничество, совершенное под прикрытием правомерной гражданско-правовой сделки, в случае, если будет доказано, что, заключая такую сделку, лицо действовало умышленно, преследуя цель хищения имущества или приобретения права на него, не исключается и на основании статьи 159 УК Российской Федерации (определения от 29 января 2009 года N 61-О-О , от 2 июля 2009 года N 1037-О-О , от 29 мая 2012 года N 1049-О и др.). В пояснительной записке к проекту Федерального закона от 29 ноября 2012 года N 207-ФЗ также указывалось на то, что выделение в Уголовном кодексе Российской Федерации специальных составов мошенничества не означает криминализацию каких-либо деяний, не подпадающих под действие его статьи 159 , которая охватывает все случаи хищения чужого имущества или приобретения права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием.

Предусматривая в системе норм Уголовного кодекса Российской Федерации, регулирующих ответственность за мошенничество, в качестве конкретного способа хищения чужого имущества или приобретения права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием преднамеренное неисполнение договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности () (данный состав заменил изначально предлагавшийся в законопроекте, внесенном Верховным Судом Российской Федерации, состав "мошенничество в сфере инвестиционной деятельности"), федеральный законодатель не исключил, а, напротив, подчеркнул, что и другие введенные Федеральным законом от 29 ноября 2012 года N 207-ФЗ специальные виды мошенничества (статьи 159.1-159.3 , 159.5 и 159.6) также относятся к различным сферам предпринимательской деятельности.

Об этом, в частности, свидетельствуют изменения, внесенные тем же Федеральным законом в Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (часть третья статьи 20 и часть первая.1 статьи 108), в соответствии с которыми к делам частно-публичного обвинения отнесены уголовные дела о преступлениях, предусмотренных УК Российской Федерации, если они совершены индивидуальным предпринимателем в связи с осуществлением им предпринимательской деятельности и (или) управлением принадлежащим ему имуществом, используемым в целях предпринимательской деятельности, либо членом органа управления коммерческой организации в связи с осуществлением им полномочий по управлению организацией либо при осуществлении коммерческой организацией предпринимательской деятельности, а также ограничено применение заключения под стражу в качестве меры пресечения в отношении подозреваемого или обвиняемого в совершении таких преступлений, если они совершены в сфере предпринимательской деятельности.

Соответственно, при квалификации мошенничества в сфере предпринимательской деятельности как преступления, предусмотренного статьей 159.4 УК Российской Федерации, правоприменительные органы, прежде всего суды, ориентируются в первую очередь на признаки состава, характеризующие субъекта преступления, как он определен применительно к делам частно-публичного обвинения частью третьей статьи 20 и частью первой.1 статьи 108 УПК Российской Федерации (пункт 1.3.3 Обзора судебной практики по применению Федерального закона от 29 ноября 2012 года N 207-ФЗ "О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации" и постановления Государственной Думы от 2 июля 2013 года N 2559-6 ГД "Об объявлении амнистии", утвержденного Президиумом Верховного Суда Российской Федерации 4 декабря 2013 года; абзац второй пункта 8 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 19 декабря 2013 года N 41 "О практике применения судами законодательства о мерах пресечения в виде заключения под стражу, домашнего ареста и залога").

Исходя из этого в судебной практике идентичные преступные действия, сопряженные с преднамеренным неисполнением договорных обязательств, квалифицируются в зависимости от наличия или отсутствия формального признака, относящегося к субъекту преступления, а именно его вовлеченности в осуществление предпринимательской деятельности (регистрация в качестве индивидуального предпринимателя или назначение (избрание) на соответствующую должность в органе управления коммерческой организации), либо по общей норме статьи 159 УК Российской Федерации, определяющей состав мошенничества без указания на какую-либо специфику субъекта преступления и способа его совершения, либо по специальной норме статьи 159.4 данного Кодекса.

3.2. Предусматривая в качестве единственного объективного признака, служащего специфическим критерием квалификации мошенничества по статье 159.4 УК Российской Федерации, неисполнение договорных обязательств в сфере предпринимательской деятельности, федеральный законодатель вывел из-под действия данной статьи иные виды обмана и злоупотребления доверием в качестве способа хищения чужого имущества или приобретения права на чужое имущество, использование которых предполагает квалификацию одного и того же преступного деяния, а именно мошенничества в сфере предпринимательской деятельности, если оно совершено теми же субъектами - лицами, вовлеченными в осуществление предпринимательской деятельности, либо по статье 159 УК Российской Федерации, являющейся общей нормой, либо по , 159.5 и 159.6 данного Кодекса, предусматривающим специальные составы мошенничества.

В результате преступные мошеннические действия, причинившие равный (сопоставимый) ущерб, но отличающиеся лишь по способу совершения хищения (внешнему оформлению или проявлению), направленного на завладение чужим имуществом, получают различную правовую оценку с точки зрения квалификации преступления, а следовательно, и с точки зрения тяжести содеянного. Тем не менее (притом что в практике применения статьи 159 УК Российской Федерации могли иметь место случаи привлечения к уголовной ответственности лиц, осуществлявших предпринимательскую деятельность, за неисполнение ими договорных обязательств безотносительно к тому, преднамеренно или непреднамеренно эти обязательства не были исполнены) федеральный законодатель был вправе - с тем чтобы акцентировать внимание правоприменителя на преднамеренном характере неисполнения договорных обязательств при квалификации соответствующего деяния в качестве мошенничества - прямо указать на преступный умысел лица как на предмет доказывания.

4. Гражданское законодательство регулирует отношения между лицами, осуществляющими предпринимательскую деятельность, или с их участием, исходя из того, что предпринимательской является самостоятельная, осуществляемая на свой риск деятельность, направленная на систематическое получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг лицами, зарегистрированными в этом качестве в установленном законом порядке (пункт 1 статьи 2 ГК Российской Федерации); при несоблюдении обязанности пройти государственную регистрацию в качестве индивидуального предпринимателя гражданин, осуществляющий предпринимательскую деятельность без образования юридического лица, не вправе ссылаться в отношении заключенных им сделок на то, что он не является предпринимателем ( ГК Российской Федерации). Исходя из этого, как указал Конституционный Суд Российской Федерации в Постановлении от 27 декабря 2012 года N 34-П, отсутствие государственной регистрации само по себе не означает, что деятельность гражданина не может быть квалифицирована в качестве предпринимательской, если по своей сути она фактически является таковой.

В рамках уголовно-правового регулирования ответственности за преступления против собственности предпринимательская деятельность является объектом государственной защиты постольку, поскольку она осуществляется лицами, которые имеют соответствующий статус и выполняют обусловленные этим статусом предусмотренные законом и (или) не противоречащие ему экономические функции, направленные на получение прибыли от пользования имуществом, продажи товаров, выполнения работ или оказания услуг. Напротив, осуществление предпринимательской деятельности без регистрации или без лицензии (в случаях, когда такая лицензия обязательна), если оно причинило крупный ущерб гражданам, организациям или государству либо сопряжено с извлечением дохода в крупном размере, влечет уголовную ответственность по статье 171 "Незаконное предпринимательство" УК Российской Федерации и относится к преступлениям в сфере экономической деятельности (глава 22), равно как и предпринимательская деятельность, осуществляемая для прикрытия иных противоправных деяний, а также преступные действия, совершенные под прикрытием предпринимательской деятельности ( "Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных другими лицами преступным путем", "Легализация (отмывание) денежных средств или иного имущества, приобретенных лицом в результате совершения им преступления", "Приобретение или сбыт имущества, заведомо добытого преступным путем", "Незаконное получение кредита" УК Российской Федерации и др.).

В контексте приведенного правового регулирования мошенничество в сфере предпринимательской деятельности необходимо рассматривать как такое виновное использование для хищения чужого имущества путем обмана или злоупотребления доверием договора, обязательства по которому заведомо не будут исполнены (причем не вследствие обстоятельств, связанных с риском их неисполнения в ходе предпринимательской деятельности как таковой), что свидетельствует о наличии у субъекта преступления прямого умысла на совершение мошенничества. При этом самого по себе факта невыполнения договорных обязательств не достаточно для квалификации деяния по статье 159.4 УК Российской Федерации, которая предполагает совершение именно мошеннических действий, имеющих предумышленный характер и непосредственно направленных на завладение чужим имуществом путем обмана или злоупотребления доверием.

Полагаю, однако, что по справедливости, которая предполагает, кроме прочего, воздаяние, не говоря уже о статье 52 Конституции Российской Федерации, потерпевшие, полагаясь на уголовную репрессию силами государства, имеют и свое право на то, чтобы уголовное наказание было виновному назначено и не оказалось вызывающе незначительным в сравнении с тяжестью преступления, с причиненным вредом, страданиями потерпевшего и унижением его достоинства, если, конечно, для снижения или для освобождения от наказания нет справедливых, уважительных и законных оснований. Это следует из правовых позиций, которые несколько отличаются от вышеизложенной. В частности, согласно постановлениям Конституционного Суда Российской Федерации от 24 апреля 2003 года N 7-П , от 8 декабря 2003 года N 18-П , от 11 мая 2005 года N 5-П и от 18 марта 2014 года N 5-П государство обязано предотвращать и пресекать в установленном законом порядке какие бы то ни было посягательства, способные причинить вред и нравственные страдания личности, и обеспечивать пострадавшему от преступления возможность отстаивать, прежде всего в суде, свои права и законные интересы, поскольку иное означало бы умаление чести и достоинства личности не только лицом, совершившим противоправные действия, но и самим государством. Потерпевший как лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред или вред деловой репутации, имеет в уголовном судопроизводстве свои собственные интересы, несводимые исключительно к получению возмещения причиненного вреда; эти интересы в значительной степени связаны также с разрешением вопросов о применении уголовного закона и назначении наказания (постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 15 января 1999 года N 1-П , от 14 февраля 2000 года N 2-П , от 16 октября 2012 года N 22-П и др., включая Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11 декабря 2014 года N 32-П; определения Конституционного Суда Российской Федерации от 5 декабря 2003 года N 446-О , от 24 ноября 2005 года N 431-О , от 11 июля 2006 года N 300-О , от 17 ноября 2011 года N 1555-О-О и др.).

Вместе с тем лишение свободы сроком до пяти лет вряд ли так вызывающе незначительно, чтобы заведомо и определенно оскорблять справедливые чувства, если, конечно, потерпевший в силах эти чувства удержать в русле справедливости. Иначе любое наказание покажется ему с вероятностью неудовлетворительным.

В законодательных мотивах замечено и то соображение, что осуждение предпринимателя к избыточно длительному лишению свободы может объективно помешать ему возмещать вред потерпевшим. Эти соображения вряд ли бесспорны, что, однако, не позволяет однозначно судить о неконституционности обусловленного ими законоположения, как и о том, что УК Российской Федерации заведомо несправедливо и беспочвенно занижает уголовную санкцию в неуважении к правам, законным интересам и чувствам потерпевших.

9. Вполне несостоятельным доводом заявителя представляется судейское несогласие с тем, что оспариваемые законоположения вынуждают суд под председательством заявителя прекратить уголовное дело и освободить подсудимого от уголовной ответственности в связи с истечением сроков давности. Он особенно неверен еще и потому, что отягощен обидой, о которой заявитель-судья в публичном слушании сообщил Конституционному Суду Российской Федерации. Обида, оскорбленные чувства потерпевших вполне понятны и, вероятно, справедливы, но вряд ли объясняют, отчего обидно судье, до каких пределов он позволяет этому чувству собою владеть при отправлении правосудия по уголовному делу.

Согласно пункту "б" части первой статьи 78 УК Российской Федерации лицо освобождается от уголовной ответственности, если со дня совершения преступления средней тяжести истекло шесть лет. Остается неясным, полагает ли заявитель, что шести лет мало, чтобы выявить, раскрыть и расследовать преступление с известным кругом возможных обвиняемых. Если за шесть лет потерпевшие по уголовному делу не получили правосудия, то, может быть, и следствие причастно к этому процессуальному неуспеху, а уголовный закон, быть может, здесь не при чем? Разве УК Российской Федерации во взаимосвязи с его пунктом "б" части первой статьи 78 и частью третьей статьи 15 умаляет права потерпевших и рискует погубить, если не губит, перспективы возмещения им вреда вместе со справедливостью скорого правосудия, и разве практика уголовного преследования безупречна, когда не может без этих издержек и рисков управиться с делом в пределах шестилетней давности? Если шести лет давности мало, то будет ли достаточно десяти лет и не отменить ли совсем эту "обидную" давность?

С такими вопросами доводы заявителя убеждают скорее в конституционном неблагополучии и опасной тенденциозности уголовной репрессии в области предпринимательства, чем в неконституционности статьи 159.4 УК Российской Федерации. Такие симптомы, как судейская обида на законные ограничения уголовной ответственности и недостаточно многолетние сроки давности, больше располагают обсуждать не усиление уголовной ответственности, а меры или полумеры по декриминализации предпринимательского поведения в защиту конституционных ценностей от чрезмерных рисков.

10. Согласно и Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации" суд, рассматривая дело, обращается с запросом о проверке конституционности закона, если приходит к выводу о его несоответствии Конституции Российской Федерации, при том формальном условии допустимости запроса, что спорный закон подлежит применению в деле. Из этого следует, что обращение допустимо в такой постановке вопроса о конституционности и в том лишь конкретном смысле, когда от постановления Конституционного Суда Российской Федерации зависит, применять или не применять спорный закон в конкретном деле, а если применять, то в каком именно смысле. Иначе заявитель-судья имел бы право абстрактного запроса со всевозможными общими последствиями и без последствий для дела, которое он рассматривает.

Таким правом Салехардский городской суд Ямало-Ненецкого автономного округа и воспользовался, по сути, вместо Верховного Суда Российской Федерации, который вправе и мог бы обратиться с подобным запросом, если бы полагал правила статьи 159.4 УК Российской Федерации "не подлежащими действию из-за неконституционности", как это и предусмотрено статями 84 и Федерального конституционного закона "О Конституционном Суде Российской Федерации". Нет понятных причин тому, почему судья не обратился к Верховному Суду Российской Федерации с предложением об этом запросе, как и тому, что Верховный Суд Российской Федерации не участвовал в слушаниях по делу. Во всяком случае, запрос по делу не следовало принимать к рассмотрению, когда не только формально, но и по сути не установлено, согласен ли и насколько согласен с позицией заявителя Верховный Суд Российской Федерации - действительно правомочный (компетентный) заявитель.

Для дела же, находящегося в производстве заявителя, запрос не имел и не мог иметь конкретных правоприменительных последствий, потому что Конституционный Суд Российской Федерации, даже если бы признал УК Российской Федерации во всех отношениях неконституционной, не мог придать обратную силу уголовному закону, ухудшающему положение подсудимого. Это исключало, во-первых, применение части четвертой статьи 159 УК Российской Федерации, как хотел бы того заявитель; во-вторых, заявитель, полагая неконституционной статью 159.4 УК Российской Федерации, не просил, однако, о решении с полной декриминализацией состава, а Конституционный Суд Российской Федерации заведомо не имел на то оснований; в-третьих, Конституционный Суд Российской Федерации не изменил и не мог своим решением изменить санкцию этой статьи. При таких обстоятельствах запрос Салехардского городского суда Ямало-Ненецкого автономного округа недопустим.

В этом году вспоминали великую Судебную реформу 1864 года с великой надеждой на "суд скорый, правый, милостивый и равный для всех". Чарующие эти слова заново прозвучали во многих видных, успешных событиях и в изданиях с хорошими текстами. Но юбилейный год на исходе, и, видимо, пора уже вспоминать что-нибудь другое. Среди произнесенных когда-то высоких слов о суде слово "милостивый", кажется, больше всех постарело (какие старые слова...). Суду трудно быть милостивым, когда закон суров, и когда-то, наверное, можно было сочувствовать судье, который обязан был такому закону следовать. Но что-то, кажется, поменялось и устарело не только в словах, если суд просит напитать закон недостающей суровостью.

11. Предстоящие последствия Постановления Конституционного Суда Российской Федерации от 11 декабря 2014 года N 32-П неясны. Ясно только, что оно должно быть исполнено. Было бы странно, однако, если бы подобно судье Салехардского городского суда Конституционный Суд Российской Федерации настаивал на усилении уголовной ответственности по части третьей статьи 159.4 УК Российской Федерации. Этого из Постановления не следует ни в требовании, ни в рекомендации. С другой стороны, Конституционный Суд Российской Федерации не предлагал сближать санкции части четвертой статьи 159 и части третьей статьи 159.4 УК Российской Федерации, чтобы остановиться в качестве полумеры на лишении свободы сроком, например, до 7 лет. И вряд ли есть основания исполнять Постановление так, чтобы это влекло снижение санкций по отдельным видам мошенничества до общего размера и чтобы во всех видах мошенничество, совершенное в одинаково исчисленном особо крупном размере, было бы одинаково наказуемо. Постановление к этому не обязывает и вряд ли рекомендует это. А если все же так сделать, не ослабнет ли защита потерпевших от общеуголовного мошенничества? И если санкция части четвертой статьи 159 УК Российской Федерации не оспорена, то предполагается конституционной, а следовательно, и Постановление Конституционного Суда Российской Федерации от 11 декабря 2014 года N 32-П не обязывает ее менять. За какое законодательное или конституционно-правовое упущение ее изменять, если дефекты выявлены не в ней, а в другой статье? Но если не ее, то тогда менять нужно все-таки часть третью статьи 159.4 УК Российской Федерации и усиливать в ней ответственность во исполнение решения Конституционного Суда Российской Федерации.