Краткое изложение идиота достоевского

«Роман написан в шестидесятые годы, занимает очень важное место в творчестве Достоевского. Главная и самая трудная задача, которая стояла перед автором по его собственному признанию это желание изобразить прекрасного человека в современном раздираемом страстями и противоречиями русском обществе.

«Идиот» краткое описание и анализ

Главный герой романа Князь Мышкин, возвращается домой из Швейцарии после лечения от эпилепсии. По дороге он знакомится с купцом Семеном Рогожиным, с которым делится историей своей жизни, а тот рассказывает ему о своей любви. передал атмосферу романа через историю, казалось бы «случайного семейства» Епанчиных, являющихся его единственными и дальними родственниками в Москве, в которое приезжает князь.

С первых страниц произведения князь Мышкин дает понять Епанчиным, какой он счастливый человек, как радостно он принимает мир. Лев Николаевич Мышкин должен был воплотиться в романе в образе единственно положительного лица во всем мире, и во все времена, образе – Иисуса Христа. В рукописях Достоевский часто называет князя Мышкина – князем Христом. Лечение пораженных эгоизмом душ вот главное предназначение князя.

Мышкин невероятно наивный и чрезвычайно добрый человек, он непосредственный как ребенок. Князь Мышкин является носителем светлого, доброго, главное, его убеждение заключается в том, что сострадание является единственным законом, которым должен руководствоваться человек. Любовь ко всем без исключения окружающим и стремление к гармонии истинное предназначение Мышкина.

Не менее важны в романе образы Аглаи Епанчиной и Настасьи Филипповны. Настасья Филипповна в своем письме объединяет оба образа и Аглаи и Мышкина. Для нее они оба невинны и светлы духом, «в невинности все совершенство ваше» говорит Настасья Филипповна. Для нее они оба ангелы не умеющие ненавидеть.

Идиллия в конечном итоге разрушается, после того как Аглая плохо и с ненавистью говорит князю о Настасье Филипповне, Мышкин внезапно понимает, что Аглая не такая уж невинная овечка: «вы не можете так чувствовать, это неправда», но Аглая это утверждение опровергает. После этого происшествия князь все больше отдаляется от людей, от действительности, все больше погружен в свои мечты.

При описании портретов и поступков других героев романа, Достоевский дает понять, что мешает этим людям любить. Настасья Филипповна, Рогожин, Аглая, Лизавета Прокопьевна Епанчина, Ипполит, Иволгин Ганя и сам генерал Иволгин все они очень самолюбивые люди. Необычайное чувство гордости мешает им раскрыть свои чувства. Жажда самоутверждения и стремление быть выше окружающих заставляет их терять собственное лицо. Желание любить подавлено и им остается только страдать.

Князь полная противоположность остальным действующим лицам в романе, он начисто лишен самолюбия, и только ему подвластна сила, позволяющая видеть то, что скрыто под маской, он способен распознать тот характер, который тщательно скрывается. Мышкин, по сути, «большой ребенок», а по Достоевскому если человек обладает детскостью, то значит, его душа, еще не потеряна, и «живые источники сердца» еще живы.

За время повествования романа с Мышкиным дважды случается припадок. Эпилепсия всегда считалась болезнью «священной» не только Достоевский придавал этой болезни просветляющее, особое значение. Перед самым припадком князь чувствовал необыкновенное просветление, способность разом решить все проблемы. Беспокойства как бы исчезали сами собой. Но последствия всех припадков были ужасны, страдания, боль, душеные терзания мучили Мышкина.

Каждый приступ эпилепсии непременно предвещает беду, грядущую катастрофу. После очередного припадка, происходит встреча двух главных героинь романа, автор видит Настасью Филипповну и Аглаю Епанчину – Красотой униженной и Красотой невинной. Женщины соперничают между собой, превращая чувство любви в ненависть.

Аглая видит, что князь не может равнодушно смотреть на страдания Настасьи Филипповны и начинает его ненавидеть. Настасья Филипповна осознает, что князь ее просто жалеет, а жалость не может быть любовью, поэтому она покидает князя, и уходит к Рогожину, который ее безумно любит, понимая, что впереди ее может ждать только смерть.

В финале произведения происходит встреча Рогожина и Мышкина над телом убитой Настасьи Филипповны. Здесь происходит осознание того, что это они оба виновны в ее смерти, они оба убили ее своей любовью. Все просветленное и человеческое в князе исчезает, он превращается в настоящего сумасшедшего идиота.

Достоевский объясняет свое пессимистическое видение мира, показывая, что в романе происходит торжество эгоизма, демоническое начало побеждает, изгоняя светлое, что несет образ князя Мышкина. Красота мира и добро проигрывают и гибнут. Несмотря на мрачное окончание произведения, финал не производит впечатление мрачного, безнадежного. Князь Мышкин смог оставить в сердцах людей доброе, чистое, своей духовной смертью он пробудил людей к жизни, дал веру в хорошее и подвигнул, к стремлению к идеалу. В противном случае мир способен погибнуть.

­Краткое содержание Идиот, Достоевский

Знакомится Мышкин в вагоне также и с Лебедевым - сорокалетним чиновником, который прекрасно осведомлен обо всех светских событиях, происходящих в городе. Знает Лебедев и про то, что Настасья Филипповна теперь является содержанкой Тоцкого .

После приезда в Петербург Мышкин идет к Епанчину. Там князь получает довольно радушный прием. Генерал обещает устроить его в канцелярию и селит гостя в доме своей знакомой Нины Александровны Иволгиной. Женщина сдает несколько меблированных комнат. В данный момент в ее квартире занята всего одна из них, где живет Фердыщенко .

У генерала также Мышкин знакомится с Ганей Иволгиным. Молодой человек является сыном Нины Александровны, другом и служащим Епанчина.

У Гани очень непростые отношения с уже знакомой всем Настасьей Филипповной. А дело заключается в следующем.

Тоцкий - немолодой уже мужчина с солидным состоянием, некогда из сострадания взял на себя ответственность за судьбу двух дочерей своего соседа Барашкова, оставшихся сиротами. Вскоре младшая из девочек умерла, ну а старшая - Настасья, со временем расцвела и превратилась в прекрасную юную особу.

Не устояв перед красотой девушки, Тоцкий увез ее в усадьбу в Отрадном, куда регулярно наведывался. Но теперь мужчина вдруг задумал жениться на Александре Епанчиной - старшей дочери генерала. Желание его непоколебимо, но только Тоцкий не знает, как ему разорвать свою связь с Настасьей. И вот, наконец, он придумывает интересный план.

Тоцкий решает выдать девушку замуж за Ганю, предложив ей приданое в 75 тысяч рублей. Удивительно, но Настасья достаточно спокойно воспринимает это предложение и берет время на раздумье.

Но неспокойно ко всей этой ситуации относится жена генерала Епанчина. Она не хочет близко подпускать Настасью Филипповну к своей семье. Лизавета Прокофьевна видит увлеченность мужа этой молодой особой. Она знает, что на день рожденье генерал приготовил девушке шикарный подарок - дорогой жемчуг.

В такой ситуации приезд Мышкина приходится весьма кстати для Епанчина. Генерал использует гостя для того, чтобы отвлечь жену и не допустить скандала.

Непосредственность Мышкина подкупает генеральшу и ее старших дочерей - Александру и Аделаиду. Младшая же - красавица Аглая , поначалу достаточно настороженно относится к князю, подозревая, что он не так прост, как кажется.

Неожиданно для себя Мышкин становится участником еще одного треугольника в доме Епанчиных. Ганя, которого в женитьбе на Настасье Филипповне привлекает лишь материальная выгода, пишет записку Аглае. В этом послании он просит девушку сказать лишь слово, чтобы он отменил помолвку. Сам же он сделать этого не решается.

Свою злость за отказ Аглаи и возвращение ему записки Ганя вымещает на Мышкине. С тех пор он начинает с неприязнью относиться к князю и часто провоцирует скандалы.

Мышкин поселяется у Иволгиной, где знакомится со всем ее семейством и Фердыщенко. И тут происходит неожиданное событие: в гости к Гане приезжает Настасья Филипповна.

Настасья встречает Мышкина в дверях и принимает его за швейцара. Она сначала надменно и с насмешкой относится к князю, но затем с возрастающим интересом начинает приглядываться к нему.

События сгущаются, когда следом в квартире Иволгиных появляются Рогожин. Оказывается, что до Парфена дошел слух о сватовстве Гани, и герой в отчаянье решается предложить Настасье Филипповне денег за отказ от этой затеи.

Происходит некое подобие торга, который ведет сама Настасья, повышая себе цену. Такое ее поведение возмущает Варю - сестру Гани. Девушка требует вывести «бесстыжую» из их дома, за что чуть было не получает пощечину от брата. Спасает ее от этого вмешательство Мышкина, который принимает удар на себя.

Стерпев обиду, князь лишь говорит Гане, что тот будет стыдиться своего поступка. Настасье же Филипповне он адресует следующую фразу: «Разве вы такая, какою теперь представлялись?»

Князь один способен разглядеть в этой порочной женщине ее подлинную душевную чистоту и увидеть, как на самом деле она страдает от своего позора. Это открывает сердце Настасьи Филипповны для любви к нему.

Сам Мышкин тоже давно уже влюблен в красавицу. Вечером он приходит в шикарную петербургскую квартиру Барашковой. Здесь собралось очень разномастное общество.

Во время праздника Настасья Филипповна вдруг при всех громко спрашивает Мышкина, стоит ли ей принять предложение Гани. Князь дает отрицательный ответ, и девушка решает, что так тому и быть.

Вскоре в квартире Настасьи появляется Рогожин. Молодой человек принес девушке обещанные сто тысяч. Скандал разгорается с новой силой. Но тут неожиданно для всех Мышкин делает предложение Настасье и признается ей в любви. Кроме того, он сообщает, что вовсе не так беден, как все думают, и имеет солидное наследство.

Но Настасья Филипповна, убежденная в своей порочности, все равно уезжает с Рогожиным. Перед уходом она демонстративно бросает сверток с деньгами в огонь и предлагает продажному Гане достать их голыми руками.

Ганя, пытаясь продемонстрировать чудеса самообладания, встает и пытается выйти из комнаты, но падает в обморок. Тогда Настасья Филипповна сама достает деньги щипцами и велит отдать их Гане, когда тот очнется.

Часть вторая

Прошло два дня с того странного инцидента у Настасьи Филипповны. Князь Мышкин поспешно выехал в Москву для получения наследства. По городу о нем распространяются различные слухи. Главным из них является слух о том, что Настасья встречается с Рогожиным, но регулярно сбегает от него к Мышкину, а затем возвращалась обратно.

Становится также известно, что Ганя пытался передать обугленную пачку денег Настасье Филипповне через Льва Николаевича. Явился он к князю в ту же ночь в настроении враждебном, но затем просидел у него два часа, проплакал, а расстались они почти друзьями.

Сам Мышкин возвращается в Петербург лишь через полгода один. На вокзале он чувствует на себе чей-то недобрый взгляд. Князь останавливается в дешевой гостинице, а затем наносит визит Рогожину.

У Мышкина и Рогожина случается дружеский разговор об их отношениях с Настасьей. Парфен уверен, что девушка любит князя, но не идет за него замуж, так как боится погубить его судьбу.

После этой беседы молодые люди расстаются, словно родные братья, обменявшись нательными крестиками. Уже у порога Рогожин обнимает Мышкина и произносит: «Так бери же ее, коли судьба! Твоя! Уступаю!..»

После долгих блужданий по Петербургу князь, наконец, возвращается к себе в гостиницу, но в воротах неожиданно замечает знакомый силуэт. Затем, поднимаясь по лестнице, он видит те же сверкающие глаза, которые следили за ним на вокзале, - глаза Рогожина. Парфен заносит над Мышкиным нож, но в это мгновение с князем случается припадок, спасающий ему жизнь.

Вскоре после этого случая Лев Николаевич уезжает на дачу Лебедева в Павловске. В этом городе также проводит свои дни и семейство Епанчиных. Аглая проявляет заметную симпатию к Мышкину.

Однажды на даче появляются четыре новых гостя. Один из них - Антип Бурдовский, объявляет себя родным сыном Павлищева и просит у князя денег. Но выясняется, что он просто аферист.

В компании этих молодых людей также присутствует Ипполит Терентьев . Это худой семнадцатилетний юноша, который смертельно болен чахоткой. Он отчаянно привлекает к себе внимание, вмешиваясь в любой разговор, совершает несколько яростных нападок на Мышкина. Но князь, как обычно, всех жалеет и всем хочет помочь.

Часть третья

Семейство Епанчиных в сопровождении князя Мышкина, Евгения Павловича Радомского и князя Щ. - жениха Аделаиды выходит на прогулку. Радомский ухаживает за Аглаей.

Недалеко от вокзала они случайно встречают Настасью Филипповну. Девушка ведет себя вызывающе и оскорбляет Радомского. Дело доходит до скандала, и Настасья тростью рассекает лицо офицера, вступившегося за честь друга. Офицер собирается ударить девушку, но за нее заступается Мышкин. Подоспевший Рогожин уводит Настасью.

В день рождения Льва Николаевича у князя собираются гости. На празднике присутствует и Рогожин. Мышкин прощает тому покушение на свою жизнь и не держит на молодого человека зла.

В разгар вечера всех поражает Ипполит, который читает собственное сочинение «Моё необходимое объяснение». После прочтения юноша пытается застрелиться, но оказывается, что пистолет не заряжен.

Аглая передает князю записку, в которой приглашает его на свидание в саду. Утром во время встречи девушка показывает Мышкину письма Настасьи Филипповны, где та склоняет ее к замужеству со Львом Николаевичем. Князь чувствует искреннюю любовь к Аглае.

Позже в этом же саду Мышкин встречается с Настасьей Филипповной. Девушка встает перед ним на колени, спрашивая, счастлив ли он с Аглаей, а затем вновь уезжает с Рогожиным.

Часть четвертая

Через неделю после свидания с Аглаей Лев Николаевич формально объявляется ее женихом. Происходят смотрины князя. В этот день к Епанчиным приезжают высокопоставленные гости.

Желание произвести хорошее впечатление заставляет Мышкина сильно нервничать. В итоге речи его на вечере странны, он по своей неловкости разбивает китайскую вазу, а позже падает в эпилептическом припадке.

Аглая приглашает Настасью Филипповну встретиться с ней и Мышкиным, чтобы поговорить начистоту о вмешательстве девушки в их с князем личную жизнь. Во время беседы присутствует также Рогожин.

Гордый тон Аглаи оскорбляет Настасью, и та стремится своим поведением доказать, что ей достаточно лишь поманить Мышкина, и он останется с ней. Свои угрозы она выполняет, прогоняя Рогожина.

Мышкин разрывается между двумя девушками, каждую из которых он любит по-своему. Когда убегает оскорбленная Аглая, он бросается вслед за ней, но затем ему на руки падает Настасья, и тогда князь принимается утешать уже ее.

Роман Льва Николаевича и Настасьи Филипповны возобновляется, готовится их свадьба. В день свадьбы Настасья вдруг видит стоящего в толпе Рогожина. Она бросается к нему, и Парфен увозит девушку.

Поиски возлюбленной Мышкин начинает лишь на следующий день. Он едет в Петербург в дом Рогожина, но не найдя его там, начинает просто бродить по городу в надежде встретить молодого человека случайно. Так и происходит.

Рогожин приводит Льва Николаевича в свою квартиру, где на кровати лежит убитая Парфеном Настасья. Оба молодых человека проводят бессонную ночь на полу у тела девушки.

Утром перед очевидцами предстает следующая картина. Убийца находится в «полном беспамятстве и горячке», а Мышкин, уже ничего не понимая и никого не узнавая, машинально утешает его.

Заключение

Над Рогожиным состоялся суд, и молодому человеку было назначено пятнадцать лет каторги. Своими показаниями Парфен снял все подозрения с Мышкина.

Льва Николаевича вновь помещают в швейцарскую клинику, но надежды на излечение нет. Мышкин навсегда останется идиотом.

Через две недели после смерти Настасьи Филипповны умирает Ипполит. Аглая выходит замуж за польского графа-эмигранта - человека с «темною и двусмысленною историей».

В конце 1867 года молодой барин Мышкин Лев Николаевич переезжает из Швейцарии в Петербург. Молодой человек двадцати шести лет - последний из богатого дворянского сословия. Из-за сложного нервного заболевания, перенесенного в детские годы князь несколько лет жил в швейцарском санатории. В поездке Лев знакомится с Рогожиным - богатым купеческим сыном. Парфен рассказывает князю о своей возлюбленной - Настасьи Филипповны Барашковой, которая находится на содержании у Тоцкого.

Приезжает Лев Николаевич к дальним родственникам - Епанчиным. В семействе Епанчиных три дочки - Аглая, Аделаида и Александра. Мышкин удивляет всех своей открытостью, наивностью и детской непосредственностью. В это же время юноша общается с генеральским помощником Ганей Иволгиным. У секретаря князь впервые замечает портрет юной Настасьи Филипповны, - необыкновенно красивой и гордой женщины.

Князю Мышкину становятся известны некоторые детали: Тоцкий намеревается избавиться от Барашковой и выдать ее замуж за Иволгина, а сам собирается жениться на молодой дочери генерала Епанчина. За Настасью Тоцкий готов дать в приданное семьдесят пять тысяч. Секретарь Иволгин страстно мечтает обогатиться любой ценой, хотя хотел бы взять в жены другую состоятельную даму - генеральскую младшую дочку Аглаю. Лев Николаевич становится близким другом Аглаи и выступает посредником между ней и Ганей.

Молодой князь переезжает жить в усадьбу к Иволгиным. Мышкин не успевает раззнакомиться со всеми домочадцами и расположиться в предоставленном ему помещении, - происходят два интересных события. Квартиру Иволгиных посещает с визитом Настасья Филипповна и приглашает Ганю и его любимых родственников к себе в гости. Женщина шутит и смеется, выслушивает забавные истории Иволгина. Затем наведывается Рогожин и его шумная большая компания. Парфен кидает перед Барашковой восемнадцать тысяч. Далее герои начинают "торговаться", в итоге цена за Настасью поднимается до ста тысяч.

Для родственниц Гани происходящее событие крайне оскорбительно. Барашкова - распутная дама, которой совсем не место в таком приличном обществе. Скандал не заставляет себя ждать: сестра Варвара плюет в глаза Гани, тот замахивается, но ударить не успевает. За женщину заступается Лев Николаевич, получая удар по щеке от разъяренного Иволгина. Затем князь молвит Настасье: «Разве вы такая, какою теперь представлялись».. Эта фраза надолго запомнится Барашковой, которая очень страдала и переживала по поводу своего непростого положения в обществе.

Тем же теплым вечером Мышкин посещает усадьбу Настасьи Филипповны. Полно гостей, от Тоцкого, генерала Епанчина до вечно смеющегося Фердыщенко. Неожиданно героиня советуется с новым гостем и спрашивает, стоит ли ей выходить замуж за Иволгина. Лев Николаевич отвечает, что нет. В двенадцатом часу ночи заявляется Парфен со своими приятелями-друзьями и достает перед Настасьей сто тысяч, упакованные в газету.

Князь очень переживает по поводу происходящего и признается в своих чувствах Барашковой, предлагая ей обвенчаться. Вдруг становится известным, что Мышкин имеет богатое наследство, доставшиеся ему от родственницы. Но героиня решает уйти с Рогожиным. Она выхватывает деньги и швыряет в камин, предлагая Гане забрать их. Иволгин падает без чувств, а Настасья сама вытаскивает пылающие деньги и отдает Гане в знак некой компенсации за его "страдания".

Минуло полгода. Попутешествовав по стране, Мышкин возвращается в Санкт-Петербург. В светских кругах ходят странные слухи, что Барашкова не раз спешно убегала от Рогожина к Льву Николаевичу, жила с ним, но впоследствии уходила и от молодого князя.

На вокзальной площади Мышкину кажется, что за ним пристально следит кто-то. Лев приходит в гости к Рогожину. Во время сего разговора князь играет с садовым ножом, пока хозяин дома раздраженно не забирает его из рук гостя. Речь знакомых заходит о вере и висящей копии картины, на которой нарисован Спаситель. Собеседники меняются крестами, Рогожин отводит Льва к своей матушке, чтобы просить благословения, ибо теперь они как братья.

Идя в гостевой дом, Мышкин видит знакомую большую фигуру и направляется следом. Сверкающий взгляд Рогожина, как на вокзале, занесенный нож... Князь падает в припадке эпилепсии. Парфен скрывается во тьме.

Спустя несколько дней Лев Николаевич приезжает на лебедевскую дачу, где отдыхают Епанчины, и как говорят, Настасья. У заболевшего князя собирается очень много народа в гостях. Мышкин каждого внимательно слушает, жалеет почему-то и чувствует себя виноватым перед всеми собравшимися.

Вскоре князь наведывается к Епанчиным, с женихами дочерей генерала отправляется на прогулку. По пути они встречают Настасью Филипповну в компании друзей. Девушка бестактно говорит князю Радомскому о его покойном родственнике, который потратил государственные деньги.

Присутствующие негодуют от этой выходки. Друг Радомского оскорбляет Барашкову, в ответ на это она в кровь рассекает его голову, выхватив у стоящих рядом трость. Разгневанный юноша хочет ударить хлыстом Настасью, но князь не дает это сделать.

Через три дня в парке Мышкин встречается с Аглаей. Она просит стать ее близким другом, молодой человек понимает, что влюблен. Далее в том же сквере князь видится с Барашковой. Стоя на коленях, девушка интересуется, насколько счастлив он с генеральской дочерью. Позже Настасья Филипповна пишет длинные письма избраннице князя, уговаривая обвенчаться с ним.

Епанчины объявляют Мышкина женихом младшей дочки. У генерала собираются богатые и знатные гости, чтобы познакомиться с будущим членом семьи. Князь старается всем понравиться, чтобы не огорчить невесту, ведет интересную беседу, но в итоге падает в припадке эпилепсии.

Аглая вместе с женихом встречается с Барашковой и Рогожиным. Между дамами возникает неприятный разговор, в ходе которого Епанчина просит больше не лезть в ее жизнь и жизнь будущего супруга, перестать писать письма непонятного содержания. Раздраженная таким отношением Настасья взывает к Мышкину и предлагает быть с ней, Рогожина же гонит прочь. Герой не знает, как поступить, ведь искренне любит обеих женщин. Отказаться от Настасьи Филипповны не может, душевное состояние юноши становится все хуже..

Вскоре должна состояться свадьба молодого барина и Настасьи Филипповны. Эта весть разносится по всей окрестности, обрастая различными сплетнями и догадками. В день венчания Барашкова неожиданно выбегает к Парфену, стоящему среди других людей. Рогожин берет девушку на руки, запрыгивает в стоящую рядом карету и быстро уезжает.

Следующим днем Лев наведывается к Рогожину, но дома его не застает. В конце дня на улице Парфен окликает Мышкина и ведет домой. В комнате он указывает на кровать, где лежит мертвое тело Настасьи, уставленное банками со ждановской смесью, чтобы нельзя было ощутить запах разложения.

Лев Николаевич вместе с Рогожиным всю ночь проводят над мертвой. Когда полиция следующим днем открывает дверь, то перед ней предстает бегающий в бреду Парфен и Мышкин, пытающийся его успокоить. Князь уже перестает узнавать людей и теряет рассудок, так как произошедшее сильно травмирует его психику.

Роман «Идиот», написанный Федором Михайловичем Достоевским в 1868-69 годах, до сих пор остается одним из самых читаемых произведений мировой литературы. А образ князя Мышкина является предметом дискуссий. Одни проводят четкую параллель между Мышкиным и Христом, называя главного героя «князь Христос» (или «князь Христа»), другие, напротив, считают его притворщиком и обманщиком, третьи убеждены, что в Мышкине живут два противоборствующих начала – божественное и греховное.

Сам Достоевский ставил цель изобразить «положительно прекрасного человека», идеал нравственной чистоты, который призван нести в порочный мир гармонию и примирение. Удалось ли посланнику добра хоть сколько-нибудь изменить действительность? Нашлось ли в мире место для света? Есть ли у христианской морали шанс на существование в объективной реальности? На все эти и многие другие вопросы ищем ответы в романе Достоевского «Идиот».

Часть первая: возвращение князя Мышкина

В вагоне третьего класса поезда Петербургско-Варшавской железной дороги ехали двое молодых людей. Один – лет двадцати семи, черноволосый курчавый, одетый в теплый тулуп – Парфен Семенович Рогожин, купеческий сын. Второй – лет двадцати шести–двадцати семи, белокурый, голубоглазый, остролицый, болезненного вида в тонком плаще, непригодном для русских холодов – князь Лев Николаевич Мышкин.

Между попутчиками завязался ни к чему не обязывающий разговор, в ходе которого выяснилось, что князь Мышкин последние четыре года провел в Швейцарии. За границу его отослал опекун Павлищев. В европейском санатории Мышкин лечился от эпилепсии и душевной болезни. Несколько лет назад Павлищев скончался, не оставив никаких распоряжений относительно своих денег, а князь Мышкин решил вернуться на родину. Все его состояние – скудный узелок с пожитками, да одежда, что на нем.

Парфен Рогожин, напротив, едет в столицу за миллионным состоянием. Несколько месяцев назад он сбежал из отчего дома, поссорившись с отцом. В скором времени родитель скончался, оставив старшему сыну большое наследство.

Рогожин проникается симпатией к странному князю, которого, казалось бы, совершенно не волнует собственное затруднительное положение. Миллионер приглашает его на обед, предлагает материальную помощь и даже делится интимной историей о страсти, которую он испытывает к одной петербургской красавице Настасье Федоровне Барашковой.

Приехав в Петербург, князь Мышкин первым делом навещает свою дальнюю родственницу Лизавету Прокофьевну Епанчину, которой он писал из Швейцарии, но так и не получил ответа. В семействе Епанчиных, мягко говоря, не рады бедному родственнику. Однако непосредственность и простота странного молодого человека так подкупают главу семейства, генерала Ивана Федоровича Епанчина, что он устраивает Мышкина на службу и подыскивает ему жилье.

Тут же Лев Николаевич знакомится с тремя дочерьми Епанчиных – Александрой, Аделаидой и Аглаей. Все красавицы, умницы, завидные невесты, но особенно хороша младшая Аглая. Кроме того, Мышкин заводит знакомство с протеже генерала Ганей Арделионовичем Иволгиным, в доме которого и поселяется. А самое главное – с Настасьей Филипповной Барашковой.

В прошлом Настасья Филипповна была содержанкой богача Тоцкого. Теперь Тоцкий собирается жениться на старшей дочери Епанчиных, а неуместную любовницу намерен отвадить. Поэтому-то и сватает ее Гане Иволгину, предлагая за Настасью приданное в размере восемнадцати тысяч рублей. Ганю смущает репутация невесты, но он готов переступить через условности ради возможного обогащения.

Неожиданный приезд Рогожина кардинально меняет планы Тоцкого, Иволгина и Епанчина, выступающего в роли посредника в заключении брака. Страстно влюбленный в Настасью Филипповну Рогожин, привозит 18 тысяч и предлагает возлюбленной руку.

Барашкову, кажется, забавляет происходящее. Она устраивает шуточный торг, в ходе которого ставку поднимают до ста тысяч. Спустя несколько дней, на вечер в честь именин Настасьи Филипповны, Рогожин привозит обещанные сто тысяч. Обескураженный Лев Николаевич Мышкин требует прекратить бесчестное по отношению к Барашковой действо и даже предлагает ей стать его женой. Тем более, что к этому времени Мышкин унаследовал крупный капитал, оставленный его теткой. Однако слова князя переводят в шутку. Настасья Филипповна бросает сто тысяч в огонь, предлагая горе-жениху Иволгину вытащить их голыми руками, и уезжает вместе с Рогожиным.

Часть вторая: преображение князя Мышкина

Минуло полгода. Лев Николаевич Мышкин проживает в Москве. Он очень богат, уже не так наивен, но по-прежнему добр и мил. Некоторое время у него был роман с Настасьей Филипповной, что так и не вышла за Рогожина. Но теперь все в прошлом, она покинула князя.

Мышкин, наконец, решается объясниться с Парфеном Рогожиным. Несмотря на показное добродушие, разговор выходит очень напряженным. Князь во всем видит тревожные знаки – в воспаленных глазах Рогожина, в небрежно брошенном садовом ноже, в картине Гольбейна «Мертвый Христос», что висит на стене. Сильнейшее эмоциональное напряжение приводит к рецидиву болезни и эпилептическому припадку.

Немного поправив здоровье, Мышкин переезжает в Павловск, где временно проживает семейство Епанчиных. Еще в Москве князь стал получать странные послания от младшей Епанчиной Аглаи – главной красавицы и всеобщей любимицы. Однако в последней записке девушка гневно приказала князю больше не показываться ей на глаза.

Ситуацию прояснила генеральша, матушка Аглаи. Оказывается, не так давно между юной Епанчиной и Настасьей Филипповной Барашковой завязалась переписка. Лизавета Прокофьевна настоятельно приглашает князя в гости, ведь все указывает на то, что дочь питает к Льву Николаевичу далеко не дружеские чувства.

Часть третья: сватовство князя Мышкина

Князь Мышкин на званом обеде у Епанчиных. Между ним и Аглаей недосказанность и напряжение. Девушка сперва расхваливает достоинства князя, затем заявляет, что никогда не пойдет за него замуж, если бы он даже умолял, потом начинает шутить и смеяться. Князь покидает дом генеральши в замешательстве. Однако уже на следующий день Лев Николаевич получает записку от Аглаи, в которой она назначает свидание на скамейке в парке. Молодые люди объясняются. Так начинается период сватовства князя Мышкина.

Старая рана

Любовную идиллию нарушает нежданное появление в Павловске Настасьи Филипповны. Она то и дело попадается на глаза князю, что доставляет ему немало волнений. Возвращаясь однажды от Епанчиных, он встречает в темноте сада бывшую любовницу. Она лишь говорит князю, что он видит ее в последний раз, и убегает прочь.

Четвертая часть: прощение князя Мышкина

Идут приготовления к свадьбе Аглаи Епанчиной и князя Мышкина. По этому поводу собирается так называемое «хорошее общество». Невеста волнуется, как бы жених не сглупил, поэтому приказывает князю помалкивать. Мышкин все-таки решается произнести речь, однако, разволновавшись, падает в обморок. «Чтож и хорош, и дурен, – говорят о князе, – но больше, конечно, дурен».

Аглае не дает покоя не только репутация князя в свете, но и его былая связь с Барашковой. Девушка устраивает встречу, во время которой хочет расставить все точки над «і». Она даже не могла предположить, что Настасья Филипповна, давече отказавшаяся от князя, прикажет выбирать между ней и Аглаей. Нервное напряжение доходит до предела, страсти накаляются, и князь выбирает Барашкову.

Мышкин по-прежнему готовится к свадьбе, только невеста другая. Настасья Филипповна пребывает в неспокойном состоянии – приступы веселья сменяются у нее неожиданной паникой, слезами, истериками. А в день свадьбы по дороге в церковь невеста встречает Рогожина и с криком «Спаси меня!» убегает вместе с ним.

Несостоявшийся жених Лев Николаевич Мышкин уезжает из Павловска и снимает номер в Петербурге. Он разыскивает Рогожина и невесту-беглянку. Однажды Парфен Семенович сам хватает князя в толпе и зовет его к себе. Вид у Рогожина нездоровый, взволнованный. В спальне, в которую Мышкина приводит бывший приятель, лежит Настасья Филипповна. Она зарезана садовым ножом.

Лев Николаевич не паникует, не пытается сдать убийцу правосудию или скрыться с места преступления. Он еще долго толкует с Рогожиным у постели, где крепко и навсегда заснула их возлюбленная. Мышкин успокаивает Рогожина, гладит его по голове и… прощает. Эта жуткая идиллия открылась перед глазами вошедших в комнату – мертвая Барашкова, убитый горем Рогожин и обезумевший Мышкин. Князь больше ничего не понимает и никого не узнает. Он Идиот.

5 (100%) 1 vote


Роман в четырех частях

Часть первая

I

В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу. Было так сыро и туманно, что насилу рассвело; в десяти шагах, вправо и влево от дороги, трудно было разглядеть хоть что-нибудь из окон вагона. Из пассажиров были и возвращавшиеся из-за границы; но более были наполнены отделения для третьего класса, и всё людом мелким и деловым, не из очень далека. Все, как водится, устали, у всех отяжелели за ночь глаза, все назяблись, все лица были бледно-желтые, под цвет тумана. В одном из вагонов третьего класса, с рассвета, очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира — оба люди молодые, оба почти налегке, оба не щегольски одетые, оба с довольно замечательными физиономиями и оба пожелавшие, наконец, войти друг с другом в разговор. Если б они оба знали один про другого, чем они особенно в эту минуту замечательны, то, конечно, подивились бы, что случай так странно посадил их друг против друга в третьеклассном вагоне петербургско-варшавского поезда. Один из них был небольшого роста, лет двадцати семи, курчавый и почти черноволосый, с серыми маленькими, но огненными глазами. Нос его был широк и сплюснут, лицо скулистое; тонкие губы беспрерывно складывались в какую-то наглую, насмешливую и даже злую улыбку; но лоб его был высок и хорошо сформирован и скрашивал неблагородно развитую нижнюю часть лица. Особенно приметна была в этом лице его мертвая бледность, придававшая всей физиономии молодого человека изможденный вид, несмотря на довольно крепкое сложение, и вместе с тем что-то страстное, до страдания, не гармонировавшее с нахальною и грубою улыбкой и с резким, самодовольным его взглядом. Он был тепло одет, в широкий мерлушечий черный крытый тулуп, и за ночь не зяб, тогда как сосед его принужден был вынести на своей издрогшей спине всю сладость сырой ноябрьской русской ночи, к которой, очевидно, был не приготовлен. На нем был довольно широкий и толстый плащ без рукавов и с огромным капюшоном, точь-в-точь как употребляют часто дорожные, по зимам, где-нибудь далеко за границей, в Швейцарии или, например, в Северной Италии, не рассчитывая, конечно, при этом и на такие концы по дороге, как от Эйдткунена до Петербурга. Но что годилось и вполне удовлетворяло в Италии, то оказалось не совсем пригодным в России. Обладатель плаща с капюшоном был молодой человек, тоже лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное, а теперь даже досиня иззябшее. В руках его болтался тощий узелок из старого, полинялого фуляра, заключавший, кажется, всё его дорожное достояние. На ногах его были толстоподошвенные башмаки с штиблетами, — всё не по-русски. Черноволосый сосед в крытом тулупе всё это разглядел, частию от нечего делать, и наконец спросил с тою неделикатною усмешкой, в которой так бесцеремонно и небрежно выражается иногда людское удовольствие при неудачах ближнего: — Зябко? И повел плечами. — Очень, — ответил сосед с чрезвычайною готовностью, — и, заметьте, это еще оттепель. Что ж, если бы мороз? Я даже не думал, что у нас так холодно. Отвык. — Из-за границы, что ль? — Да, из Швейцарии. — Фью! Эк ведь вас!.. Черноволосый присвистнул и захохотал. Завязался разговор. Готовность белокурого молодого человека в швейцарском плаще отвечать на все вопросы своего черномазого соседа была удивительная и без всякого подозрения совершенной небрежности, неуместности и праздности иных вопросов. Отвечая, он объявил, между прочим, что действительно долго не был в России, с лишком четыре года, что отправлен был за границу по болезни, по какой-то странной нервной болезни, вроде падучей или виттовой пляски, каких-то дрожаний и судорог. Слушая его, черномазый несколько раз усмехался; особенно засмеялся он, когда на вопрос: «Что же, вылечили?» — белокурый отвечал, что «нет, не вылечили». — Хе! Денег что, должно быть, даром переплатили, а мы-то им здесь верим, — язвительно заметил черномазый. — Истинная правда! — ввязался в разговор один сидевший рядом и дурно одетый господин, нечто вроде закорузлого в подьячестве чиновника, лет сорока, сильного сложения, с красным носом и угреватым лицом, — истинная правда-с, только все русские силы даром к себе переводят! — О, как вы в моем случае ошибаетесь, — подхватил швейцарский пациент тихим и примиряющим голосом, — конечно, я спорить не могу, потому что всего не знаю, но мой доктор мне из своих последних еще на дорогу сюда дал да два почти года там на свой счет содержал. — Что ж, некому платить, что ли, было? — спросил черномазый. — Да, господин Павлищев, который меня там содержал, два года назад помер; я писал потом сюда генеральше Епанчиной, моей дальней родственнице, но ответа не получил. Так с тем и приехал. — Куда же приехали-то? — То есть где остановлюсь?.. Да не знаю еще, право... так... — Не решились еще? И оба слушателя снова захохотали. — И небось в этом узелке вся ваша суть заключается? — спросил черномазый. — Об заклад готов биться, что так, — подхватил с чрезвычайно довольным видом красноносый чиновник, — и что дальнейшей поклажи в багажных вагонах не имеется, хотя бедность и не порок, чего опять-таки нельзя не заметить. Оказалось, что и это было так: белокурый молодой человек тотчас же и с необыкновенною поспешностью в этом признался. — Узелок ваш все-таки имеет некоторое значение, — продолжал чиновник, когда нахохотались досыта (замечательно, что и сам обладатель узелка начал наконец смеяться, глядя на них, что увеличило их веселость), — и хотя можно побиться, что в нем не заключается золотых заграничных свертков с наполеондорами и фридрихсдорами, ниже с голландскими арапчиками, о чем можно еще заключить хотя бы только по штиблетам, облекающим иностранные башмаки ваши, но... если к вашему узелку прибавить в придачу такую будто бы родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина, то и узелок примет некоторое иное значение, разумеется в том только случае, если генеральша Епанчина вам действительно родственница и вы не ошибаетесь, по рассеянности... что очень и очень свойственно человеку, ну хоть... от излишка воображения. — О, вы угадали опять, — подхватил белокурый молодой человек, — ведь действительно почти ошибаюсь, то есть почти что не родственница; до того даже, что я, право, нисколько и не удивился тогда, что мне туда не ответили. Я так и ждал. — Даром деньги на франкировку письма истратили. Гм... по крайней мере простодушны и искренны, а сие похвально! Гм... генерала же Епанчина знаем-с, собственно, потому, что человек общеизвестный; да и покойного господина Павлищева, который вас в Швейцарии содержал, тоже знавали-с, если только это был Николай Андреевич Павлищев, потому что их два двоюродные брата. Другой доселе в Крыму, а Николай Андреевич, покойник, был человек почтенный, и при связях, и четыре тысячи душ в свое время имели-с... — Точно так, его звали Николай Андреевич Павлищев, — и, ответив, молодой человек пристально и пытливо оглядел господина всезнайку. Эти господа всезнайки встречаются иногда, даже довольно часто, в известном общественном слое. Они всё знают, вся беспокойная пытливость их ума и способности устремляются неудержимо в одну сторону, конечно за отсутствием более важных жизненных интересов и взглядов, как сказал бы современный мыслитель. Под словом «всё знают» нужно разуметь, впрочем, область довольно ограниченную: где служит такой-то, с кем он знаком, сколько у него состояния, где был губернатором, на ком женат, сколько взял за женой, кто ему двоюродным братом приходится, кто троюродным и т. д., и т. д., и всё в этом роде. Большею частию эти всезнайки ходят с ободранными локтями и получают по семнадцати рублей в месяц жалованья. Люди, о которых они знают всю подноготную, конечно, не придумали бы, какие интересы руководствуют ими, а между тем многие из них этим знанием, равняющимся целой науке, положительно утешены, достигают самоуважения и даже высшего духовного довольства. Да и наука соблазнительная. Я видал ученых, литераторов, поэтов, политических деятелей, обретавших и обретших в этой же науке свои высшие примирения и цели, даже положительно только этим сделавших карьеру. В продолжение всего этого разговора черномазый молодой человек зевал, смотрел без цели в окно и с нетерпением ждал конца путешествия. Он был как-то рассеян, что-то очень рассеян, чуть ли не встревожен, даже становился как-то странен: иной раз слушал и не слушал, глядел и не глядел, смеялся и подчас сам не знал и не понимал, чему смеялся. — А позвольте, с кем имею честь... — обратился вдруг угреватый господин к белокурому молодому человеку с узелком. — Князь Лев Николаевич Мышкин, — отвечал тот с полною и немедленною готовностью. — Князь Мышкин? Лев Николаевич? Не знаю-с. Так что даже и не слыхивал-с, — отвечал в раздумье чиновник, — то есть я не об имени, имя историческое, в Карамзина «Истории» найти можно и должно, я об лице-с, да и князей Мышкиных уж что-то нигде не встречается, даже и слух затих-с. — О, еще бы! — тотчас же ответил князь, — князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали. Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде... — Хе-хе-хе! Последняя в своем роде! Хе-хе! Как это вы оборотили, — захихикал чиновник. Усмехнулся тоже и черномазый. Белокурый несколько удивился, что ему удалось сказать, довольно, впрочем, плохой, каламбур. — А представьте, я совсем не думая сказал, — пояснил он наконец в удивлении. — Да уж понятно-с, понятно-с, — весело поддакнул чиновник. — А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то? — спросил вдруг черномазый. — Да... учился... — А я вот ничему никогда не обучался. — Да ведь и я так, кой-чему только, — прибавил князь, чуть не в извинение. — Меня по болезни не находили возможным систематически учить. — Рогожиных знаете? — быстро спросил черномазый. — Нет, не знаю, совсем. Я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин? — Да, я, Рогожин, Парфен. — Парфен? Да уж это не тех ли самых Рогожиных... — начал было с усиленною важностью чиновник. — Да, тех, тех самых, — быстро и с невежливым нетерпением перебил его черномазый, который вовсе, впрочем, и не обращался ни разу к угреватому чиновнику, а с самого начала говорил только одному князю. — Да... как же это? — удивился до столбняка и чуть не выпучил глаза чиновник, у которого всё лицо тотчас же стало складываться во что-то благоговейное, и подобострастное, даже испуганное, — это того самого Семена Парфеновича Рогожина, потомственного почетного гражданина, что с месяц назад тому помре и два с половиной миллиона капиталу оставил? — А ты откуда узнал, что он два с половиной миллиона чистого капиталу оставил? — перебил черномазый, не удостоивая и в этот раз взглянуть на чиновника. — Ишь ведь! (мигнул он на него князю) и что только им от этого толку, что они прихвостнями тотчас же лезут? А это правда, что вот родитель мой помер, а я из Пскова через месяц чуть не без сапог домой еду. Ни брат, подлец, ни мать ни денег, ни уведомления — ничего не прислали! Как собаке! В горячке в Пскове весь месяц пролежал. — А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится, и это по крайней мере, о господи! — всплеснул руками чиновник. — Ну чего ему, скажите, пожалуйста! — раздражительно и злобно кивнул на него опять Рогожин, — ведь я тебе ни копейки не дам, хоть ты тут вверх ногами предо мной ходи. — И буду, и буду ходить. — Вишь! Да ведь не дам, не дам, хошь целую неделю пляши! — И не давай! Так мне и надо; не давай! А я буду плясать. Жену, детей малых брошу, а пред тобой буду плясать. Польсти, польсти! — Тьфу тебя! — сплюнул черномазый. — Пять недель назад я вот, как и вы, — обратился он к князю, — с одним узелком от родителя во Псков убег, к тетке; да в горячке там и слег, а он без меня и помре. Кондрашка пришиб. Вечная память покойнику, а чуть меня тогда до смерти не убил! Верите ли, князь, вот ей-богу! Не убеги я тогда, как раз бы убил. — Вы его чем-нибудь рассердили? — отозвался князь с некоторым особенным любопытством рассматривая миллионера в тулупе. Но хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства, князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял князя в свои собеседники, хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить. Казалось, что он до сих пор в горячке, и уж по крайней мере в лихорадке. Что же касается до чиновника, так тот так и повис над Рогожиным, дыхнуть не смел, ловил и взвешивал каждое слово, точно бриллианта искал. — Рассердился-то он рассердился, да, может, и стоило, — отвечал Рогожин, — но меня пуще всего брат доехал. Про матушку нечего сказать, женщина старая, Четьи-Минеи читает, со старухами сидит, и что Сенька-брат порешит, так тому и быть. А он что же мне знать-то в свое время не дал? Понимаем-с! Оно правда, я тогда без памяти был. Тоже, говорят, телеграмма была пущена. Да телеграмма-то к тетке и приди. А она там тридцатый год вдовствует и всё с юродивыми сидит с утра до ночи. Монашенка не монашенка, а еще пуще того. Телеграммы-то она испужалась да, не распечатывая, в часть и представила, так она там и залегла до сих пор. Только Конев, Василий Васильич, выручил, всё отписал. С покрова парчового на гробе родителя, ночью, брат кисти литые, золотые, обрезал: «Они, дескать, эвона каких денег стоят». Да ведь он за это одно в Сибирь пойти может, если я захочу, потому оно есть святотатство. Эй ты, пугало гороховое! — обратился он к чиновнику. — Как по закону: святотатство? — Святотатство! Святотатство! — тотчас же поддакнул чиновник. — За это в Сибирь? — В Сибирь, в Сибирь! Тотчас в Сибирь! — Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин князю, — а я, ни слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон да и еду: отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех. — Чрез Настасью Филипповну? — подобострастно промолвил чиновник, как бы что-то соображая. — Да ведь не знаешь! — крикнул на него в нетерпении Рогожин. — Ан и знаю! — победоносно отвечал чиновник. — Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И какая ты наглая, я тебе скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же и повиснет! — продолжал он князю. — Ан, может, и знаю-с! — тормошился чиновник. — Лебедев знает! Вы, ваша светлость, меня укорять изволите, а что коли я докажу? Ан та самая Настасья Филипповна и есть, чрез которую ваш родитель вам внушить пожелал калиновым посохом, а Настасья Филипповна есть Барашкова, так сказать даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с некоим Тоцким, с Афанасием Ивановичем, с одним исключительно, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие... — Эге, да ты вот что! — действительно удивился наконец Рогожин. — Тьфу, черт, да ведь он и впрямь знает. — Всё знает! Лебедев всё знает! Я, ваша светлость, и с Лихачевым Алексашкой два месяца ездил, и тоже после смерти родителя, и все, то есть все углы и проулки знаю, и без Лебедева, дошло до того, что ни шагу. Ныне он в долговом отделении присутствует, а тогда и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну имел случай узнать, да и много чего имел случай узнать. — Настасью Филипповну? А разве она с Лихачевым... — злобно посмотрел на него Рогожин, даже губы его побледнели и задрожали. — Н-ничего! Н-н-ничего! Как есть ничего! — спохватился и заторопился поскорее чиновник, — н-никакими то есть деньгами Лихачев доехать не мог! Нет, это не то что Арманс. Тут один Тоцкий. Да вечером в Большом али во Французском театре в своей собственной ложе сидит. Офицеры там мало ли что промеж себя говорят, а и те ничего не могут доказать: «вот, дескать, это есть та самая Настасья Филипповна», да и только; а насчет дальнейшего — ничего! Потому что и нет ничего. — Это вот всё так и есть, — мрачно и насупившись подтвердил Рогожин, — тоже мне и Залёжев тогда говорил. Я тогда, князь, в третьегодняшней отцовской бекеше через Невский перебегал, а она из магазина выходит, в карету садится. Так меня тут и прожгло. Встречаю Залёжева, тот не мне чета, ходит как приказчик от парикмахера, и лорнет в глазу, а мы у родителя в смазных сапогах да на постных щах отличались. Это, говорит, не тебе чета, это, говорит, княгиня, а зовут ее Настасьей Филипповной, фамилией Барашкова, и живет с Тоцким, а Тоцкий от нее как отвязаться теперь не знает, потому совсем то есть лет достиг настоящих, пятидесяти пяти, и жениться на первейшей раскрасавице во всем Петербурге хочет. Тут он мне и внушил, что сегодня же можешь Настасью Филипповну в Большом театре видеть, в балете, в ложе своей, в бенуаре, будет сидеть. У нас, у родителя, попробуй-ка в балет сходить, — одна расправа, убьет! Я, однако же, на час втихомолку сбегал и Настасью Филипповну опять видел; всю ту ночь не спал. Наутро покойник дает мне два пятипроцентные билета, по пяти тысяч каждый, сходи, дескать, да продай, да семь тысяч пятьсот к Андреевым на контору снеси, уплати, а остальную сдачу с десяти тысяч, не заходя никуда, мне представь; буду тебя дожидаться. Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, этак почти как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя сказал, поверили. С подвесками я к Залёжеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне. Отправились. Что у меня тогда под ногами, что предо мною, что по бокам — ничего я этого не знаю и не помню. Прямо к ней в залу вошли, сама вышла к нам. Я то есть тогда не сказался, что это я самый и есть; а «от Парфена, дескать, Рогожина, — говорит Залёжев, — вам в память встречи вчерашнего дня; соблаговолите принять». Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, говорит, вашего друга господина Рогожина за его любезное внимание», — откланялась и ушла. Ну, вот зачем я тут не помер тогда же! Да если и пошел, так потому, что думал: «Всё равно, живой не вернусь!» А обиднее всего мне то показалось, что этот бестия Залёжев всё на себя присвоил. Я и ростом мал, и одет как холуй, и стою, молчу, на нее глаза пялю, потому стыдно, а он по всей моде, в помаде и завитой, румяный, галстух клетчатый, — так и рассыпается, так и расшаркивается, и уж наверно она его тут вместо меня приняла! «Ну, говорю, как мы вышли, ты у меня теперь тут не смей и подумать, понимаешь!» Смеется: «А вот как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?» Я, правда, хотел было тогда же в воду, домой не заходя, да думаю: «Ведь уж всё равно», — и как окаянный воротился домой. — Эх! Ух! — кривился чиновник, и даже дрожь его пробирала, — а ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал, — кивнул он князю. Князь с любопытством рассматривал Рогожина; казалось, тот был еще бледнее в эту минуту. — «Сживывал»! — переговорил Рогожин. — Ты что знаешь? Тотчас, — продолжал он князю, — про всё узнал, да и Залёжев каждому встречному пошел болтать. Взял меня родитель, и наверху запер, и целый час поучал. «Это я только, говорит, предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду». Что ж ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал; вынесла она ему наконец коробку, шваркнула: «Вот, говорит, тебе, старая борода, твои серьги, а они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал. Кланяйся, говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся. — Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! — потирая руки, хихикал чиновник, — теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим... — А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то, вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты с Лихачевым ездил, — вскрикнул Рогожин, крепко схватив его за руку. — А коли высечешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Высек, и тем самым запечатлел... А вот и приехали! Действительно, въезжали в воксал. Хотя Рогожин и говорил, что он уехал тихонько, но его уже поджидали несколько человек. Они кричали и махали ему шапками. — Ишь, и Залёжев тут! — пробормотал Рогожин, смотря на них с торжествующею и даже как бы злобною улыбкой, и вдруг оборотился к князю. — Князь, неизвестно мне, за что я тебя полюбил. Может, оттого, что в этакую минуту встретил, да вот ведь и его встретил (он указал на Лебедева), а ведь не полюбил же его. Приходи ко мне, князь. Мы эти штиблетишки-то с тебя поснимаем, одену тебя в кунью шубу в первейшую, фрак тебе сошью первейший, жилетку белую али какую хошь, денег полны карманы набью, и... поедем к Настасье Филипповне! Придешь али нет? — Внимайте, князь Лев Николаевич! — внушительно и торжественно подхватил Лебедев. — Ой, не упускайте! Ой, не упускайте!.. Князь Мышкин привстал, вежливо протянул Рогожину руку и любезно сказал ему: — С величайшим удовольствием приду и очень вас благодарю за то, что вы меня полюбили. Даже, может быть, сегодня же приду, если успею. Потому, я вам скажу откровенно, вы мне сами очень понравились, и особенно когда про подвески бриллиантовые рассказывали. Даже и прежде подвесок понравились, хотя у вас и сумрачное лицо. Благодарю вас тоже за обещанные мне платья и за шубу, потому мне действительно платье и шуба скоро понадобятся. Денег же у меня в настоящую минуту почти ни копейки нет. — Деньги будут, к вечеру будут, приходи! — Будут, будут, — подхватил чиновник, — к вечеру, до зари еще, будут! — А до женского пола вы, князь, охотник большой? Сказывайте раньше! — Я, н-н-нет! Я ведь... Вы, может быть, не знаете, я ведь по прирожденной болезни моей даже совсем женщин не знаю. — Ну коли так, — воскликнул Рогожин, — совсем ты, князь, выходишь юродивый, и таких, как ты, бог любит! — И таких господь бог любит, — подхватил чиновник. — А ты ступай за мной, строка, — сказал Рогожин Лебедеву, и все вышли из вагона. Лебедев кончил тем, что достиг своего. Скоро шумная ватага удалилась по направлению к Вознесенскому проспекту. Князю надо было повернуть к Литейной. Было сыро и мокро; князь расспросил прохожих, — до конца предстоявшего ему пути выходило версты три, и он решился взять извозчика.